– Нет, этот фильм – главный поводырь в моей жизни. Я тогда училась на отделении музыкальной комедии (в ГИТИСе. – Прим. «Антенны») и стала бы артисткой оперы или оперетты, но «Гусарская баллада» повела другим путем. Говорят, что я мало снималась, зато эта картина была снята для меня. Что касается юбилея, раньше их отмечали с размахом. Вот, помню, в 2002 году праздновали 40-летие в Анапе на фестивале. Хорошо было... В 2012 году Рязанов справлял 50-летие в своем клубе «Эльдар». Устроили представление, я сшила себе красивое платье и пела песни из этого фильма. А теперь отмечать не с кем. Никого не осталось, кроме меня...

– Помните, на что потратили свою первую зарплату?

– Помню, что после выхода «Гусарской баллады» мне стали приходить горы писем и многие сразу стали просить материальной помощи. Решили, что раз я снялась в таком кино, то должна быть очень богатой. А я была мамина-папина дочка, жила на их зарплату и первое время даже не знала, что в кино платят. Тогда случился скандал, когда один оператор написал в газету «Мосфильма», что молодым актерам не объясняют, что они работают по-настоящему, за деньги. После этой статьи меня вызвал директор и спросил, почему я к нему не обращаюсь по поводу зарплаты. А я была так рада, что меня утвердили, что первое время снималась бесплатно!

Фото Анатолий Ломохов/Legion-Media

– Когда попадаю на передачи с вашим участием, не переключаю канал – всегда такая открытая, так интересно рассказываете! А был ли у вас когда-нибудь период звездной болезни?

– Спасибо за приятные слова! Но, по-моему, зрители как раз любят заносчивых, отстраненных, загадочных актеров. Они начинают о них много говорить, интересоваться их жизнью. Я же открытая всем. Мне в молодые годы папа сказал: «Слава – очень тяжелая вещь. Если тебя занесет, потом ты к нам не вернешься. Будь внимательна к себе и своим поступкам». Я к нему прислушалась. Он меня не хвалил, а говорил, что все так могут. Хотя сам понимал, что не все.

– Какие подарки или знаки внимания от поклонников вам запомнились?

– После того как я сыграла кавалериста-девицу, за мной начало бегать много девушек от 17 лет, просто стадо. К моему дому они устраивали настоящее паломничество. Мне это никогда не нравилось, я пряталась. Они за мной гонялись на такси, могли засунуть спички в замок в квартире, где я жила, чтобы мне было трудно войти, а они тут как тут – из лифта выскакивают. За моей нравственностью очень следили. И бесконечные цветы – все 55 лет!

– Ваши внуки (дети Марии Голубкиной и Николая Фоменко. – Прим. «Антенны») родились уже после того, как не стало их дедушки Андрея Миронова. Что самое главное вы рассказываете о нем?

– Совместная жизнь с Андреем Александровичем у меня началась с 1974 года. Он был очень деликатный человек по отношению к зрителям. Хорошо воспитанный. Если случалась какая-то опрометчивая ситуация, то был виноват не Андрюша, а сами зрители. Если из зала кто-то что-то кричал, то, будучи человеком с большим чувством юмора, он мог и ответить. Людей держал на расстоянии. Нельзя было сесть ему на голову и поехать.

– Как вы отнеслись к разводу дочки Марии с Николаем Фоменко и ее отношениям с Борисом Ливановым?

– Я люблю свою дочь и доверяю ей. Уважаю ее выбор. Считаю, что каждый человек должен заниматься своей жизнью самостоятельно, а мне гадать, чего да как, совсем не дело.

Фото «Инстаграм» Марии Голубкиной

– Как внуки относятся к вашей популярности – гордятся или, наоборот, не афишируют родство? И какими их успехами наиболее гордитесь вы?

– Внуки никогда не понимают, какие у них бабушки и дедушки. Им все равно, знаменитые они или нет, лишь бы были живы и здоровы и чтобы с ними складывались хорошие отношения на протяжении жизни. И я ничем никогда не горжусь, мне просто внутри очень комфортно от нашего с ними общения. Я их всех люблю. Однажды с одной дамочкой ехала в Германии четыре часа в поезде, и она все эти четыре часа в диком восторге рассказывала о своих внуках. А я так устала и только и думала: почему она не понимает, что у меня тоже есть о ком рассказать, но после нее еще больше не хочется рассказывать. Так обнаженно говорить: какие волосы, глаза, как любят бабушку – не нужно об этом болтать. С читателями «Антенны» поделюсь немного. Внучка Анастасия, ей 19 лет, учится в Англии, и у нее все хорошо. Знает английский на приличном уровне и русский не забывает. Встречается с каким-то норвежцем, но я его ни разу не видела. Внук Иван в свои 15 лет слаломист. Раньше играл на скрипке, но сейчас ее куда-то засунул.

– Расскажите, в каких спектаклях вас можно увидеть в этом сезоне.

– В Центральном академическом театре Российской армии – в спектаклях «Ма-Мурэ» и «Юг/Север». В Театре имени Пушкина я играю «Девичник Club». И иногда бывает антреприза «Пигмалион» – в «Театриуме на Серпуховке» и в театре «Содружество актеров Таганки». Милости прошу!

03 апреля 2017

Народная артистка стала гостьей передачи Юлии Меньшовой.

В беседе с телеведущей Лариса Голубкина рассказала о своем пути в кино, браке с Андреем Мироновым, отношениях с дочерью Машей и одиночестве. По словам звезды кинематографа, родители воспитывали ее в строгости, поэтому решение пойти на пробы в «Гусарскую балладу» на роль Шурочки Азаровой было для нее настоящим подвигом. Правда, известность, пришедшая после этой роли, сделала Голубкину одинокой и недоверчивой.

Ухаживания кавалеров она долгое время не воспринимала всерьез, добиться взаимности удалось только Андрею Миронову, да и то лишь с четвертого раза. На момент брака с актером у Ларисы Голубкиной уже была дочь Мария. Миронов удочерил девочку, но потребовал от жены не говорить ей о том, что он неродной отец Маши. Как рассказала Юлии Меньшовой Лариса Ивановна, правда, которая вскрылась позднее, наложила негативный отпечаток на отношения матери с дочерью.

К счастью, спустя какое-то время кризис миновал. «Сейчас наши отношения налаживаются. Даже наладились. Мне очень хочется в это верить», — рассказала артистка в программе «Наедине со всеми». Свой поступок в прошлом она оправдала тем, что очень любила Миронова и не хотела перечить ему. По словам Голубкиной, и по сей день она бережно хранит память о муже. Вещи в кабинете Миронова по-прежнему лежат на своих местах, а посторонним вход туда категорически запрещен.

Лариса Голубкина: "Мне не дают развернуться как бабушке"

Лихая и неунывающая гусар-девица из нестареющего фильма \"Гусарская баллада\" - актриса Лариса Голубкина до сих пор, несмотря на прошедшее количество лет, сумела сохранить самые ценные качества своей героини: молодой задор, оптимизм, удаль, неистребимую веру в лучшее - и остаться негаснущей звездой на небосклоне театра и кинематографа.

- ЛАРИСА Ивановна, ваши родители были не против, что их дочка "пошла в артистки"? Или вы просто оказались однажды в нужное время в нужном месте с нужными людьми?

Я никогда не пользовалась и до сих пор не пользуюсь нужными людьми, нужным местом и нужным временем. Это, к счастью, прошло мимо меня. Просто с детства у меня, наверное, было какое-то чутье: мне хотелось быть актрисой. Я пела буквально с 2-3 лет, и это мое желание все время в доме культивировали: то на стульчик, то на столик меня поставят, в платьице красивое нарядят: "Лариса, спой!"

Но что удивительно - я уже тогда все время ощущала то самое расстояние между зрителями и актером. Говорила: "Выключите свет и отвернитесь - тогда петь буду!"

В 15 лет по секрету от папы мы с мамой пошли поступать в музыкальное училище.

- Почему по секрету? Папа был против?

Отец был очень суровый и непримиримый к актерской профессии! Говорил: "Артист - это же черт знает что! С ним даже рядом нельзя стоять - не то что им быть!"

Однажды, когда мне было 17 лет, мы отдыхали в Сочи, где гастролировал известный Кондрашевский оркестр. Музыканты на пляже играли в карты, и мой отец - азартный преферансист - резался с ними по полдня! Но кричал на оркестрантов: "Не смейте смотреть на мою дочь!"

В то же время там был на гастролях Горьковский драматический театр. И когда однажды ко мне с каким-то вопросом обратилась одна из артисток этого театра, отец приказал: "Лариса, отойди от этой женщины! Она актриса!" Представляете теперь, в какой я жила обстановке?

В 10-м классе для папы ходила в университет на лекции биологического факультета по физике и химии - вечерами, после школы, в семь часов - зачем?! Поступила-то я все же в театральный!

На первом курсе нас послали "на картошку". Что вы думаете, мама с папой туда приехали - "посмотреть обстановку". Привезли мне одеяло, подушку - мы же практически на сене спали. Отец говорит: "Не нравится мне эта компания..."

Меня спасла "Гусарская баллада". Когда я снялась в этом фильме, он сказал: "Ну и что? Ничего ты особенного не сделала, все так должно и быть!" Но, говорят, в мое отсутствие очень этим гордился и меня хвалил - правда, я этого не слышала.

- А кто ваши родители?

У меня были прекрасные родители! Мама - совершенно сказочная женщина. Папа ей не разрешил работать, как только я родилась. А сам он был военным. Вернее, до войны работал педагогом. Потом пошел на фронт, где его ранили, и после войны он оставил за собой это звание - военный.

Мама всегда очень опекала меня. Буквально за ручку ходила со мной на съемках и "Гусарской баллады", и "Сказки о царе Салтане", и даже когда снимали "Освобождение", она ко мне приезжала. Я не выросла "маменькиной дочкой", но я понимаю ее политику: она меня оберегала от чего-то лишнего - с ее точки зрения.

- В одном из интервью вы сказали о некоторых жертвах, на которые вам пришлось пойти ради вашего мужа - Андрея Миронова.

Я так говорила?! Наоборот, это меня всегда "пытают", спрашивая, не была ли я жертвой семьи. А сама я этого ну никак не могла сказать, потому что я так не считаю.

Понимаете, если бы у меня был муж Петя Иванов - обычный мужик, все нормально, дружно, хорошая семья, а я была бы артисткой и Петя Иванов все время готовил что-то там мне на кухне... Да я бы с ним дня не жила! Мне очень повезло: я была рядом с большим человеком, с художником и совершенно себя не чувствовала жертвой! Я была матерью, хозяйкой дома и создавала в нем такую обстановку, чтобы это соответствовало и мне, и Андрюше. У меня была Жизнь!

А вот если бы я не имела этого мужа - вот тогда я была бы жертвой своей профессии. К счастью, в моей жизни такого не случилось. Мы с Андреем вместе ездили на гастроли, и ездили на равных: у него был свой зритель, у меня свой.

- Какие радости жизни вы себе позволяете?

Обожаю хорошие компании! Я умею очень вкусно готовить, всегда могу накормить и весело провести время. Очень люблю ходить по магазинам, все там пересмотреть. Не важно, куплю что-то или нет. Обожаю разные шмотки, хотя я по гороскопу Рыба и не могу одеваться ярко - это не в моем характере.

Но одно время у меня был такой "розовый" период: я скупала и носила все, что розовело. Длилась эта моя "жизнь в розовом свете" ни много ни мало - десять лет: с 1969 по 1979 год. Сейчас полюбила лиловый, фиолетовый цвет - он мне идет. Я люблю, чтобы было все удобно, красиво и хорошего качества. А экстравагантность - не мой стиль.

- Не так давно вы стали бабушкой очаровательной внучки Настеньки. Как чувствуете себя в этом качестве?

Мне это очень нравится! Если бы мне дали развернуть свои способности - я бы, видимо, отличилась как бабушка. Но мне особенно не дают. Настя танцует, поет, ходит все время с магнитофоном и говорит: "Это мои пленки!" Стихи читает. Я безумно рада общению с внучкой! Маша в ее возрасте была совершенно другая.

- А для воспитания дочки время-то находилось?

У нас в доме была очень сильная родительская энергетика. Папа и мама - актеры: это известность, постоянные звонки, разговоры, девочки у дверей стоят. Маша идет в школу, открывает дверь, а там на половичке, прямо под ногами, спит поклонница. Я считаю, что в детстве это было довольно тяжело для нее.

Но она уже с дошкольного возраста была очень самостоятельной и логически мыслящей. Осмысливала и "проигрывала" буквально все: а зачем, а есть ли в этом резон?

Помню, в пять лет мы решили учить ее итальянскому языку. Пригласили учительницу, она пришла, познакомилась с нами и говорит: "Машенька, я буду учить тебя итальянскому языку!" На что дочка серьезно отвечает: "А зачем мне итальянский? Я еще русского не знаю!" Сейчас Маша снялась уже в семи фильмах, она абсолютно самостоятельный человек.

- Какие отношения у тещи с зятем?

Да я вообще не люблю этих слов - зять, теща! Но я вам хочу сказать, что Коля (Фоменко. - И. Б.) замечательный! В одном его интервью по телевизору я сама с удивлением услышала из его уст примерно следующее: что я одна, совершенно не защищена, меня надо защищать и оберегать - и вот он взял на себя эту миссию. Между прочим, я это очень чувствую!

Бабушка русской революции

Ларису Ивановну хочу… Неужели это все еще та самая Шурочка Азарова из «Гусарской баллады»? Верная жена Андрея Миронова? Мама Маши Голубкиной? Наверное, это самые главные ее роли. Ну немало, правда же! И вот еще, это очень важно: Лариса Ивановна Голубкина яркая и уникальная личность с большой буквы «Л». Вот этого уж точно у нее не отнимешь. 9 марта у блистательной актрисы юбилей. В подарок всем нам от нее данное интервью.

— Вы довольны своей актерской творческой судьбой? Все-таки ваша Шурочка Азарова в самом начале — это было что-то! А что случилось потом?

— Когда начинаешь, ничего же не соображаешь. Единственное — я не хотела сниматься в кино. Ну, молодая же совсем, второй курс института, только что школу окончила. У меня такой идиотской мечты — быть звездой — не было вообще, понимаете. Просто были какие-то способности, вокальные, музыкальные. Я училась и пению, и музыке, поэтому хотелось использовать это в мирных целях.

— Но вы же попали к Эльдару Александровичу Рязанову!

— Ну и что, что я попала к Эльдару Александровичу Рязанову. Мне это безумно нравилось, и даже в голову не приходило, что за это платят. Я первое время никаких денег не получала. Только с подачи Леонида Крайненкова, оператора, который спросил: «Ты подписала договор, и сколько тебе платят?» Я сказала, что не подписывала ничего, и он устроил скандал. Даже в газете «Мосфильма» было написано, что так нельзя относиться к молодым актерам.

— Сейчас первым делом уже спрашивают — сколько.

— Нет, тут палка о двух концах. Может, это хорошо, а может, плохо, неразбериха полная. И вот теперь, прожив так много лет, понимаю: я довольна только тем, что всю жизнь в себе сомневалась. А оттого, что я сомневалась, как мне кажется, я и не распустилась в прямом и переносном смысле. Не распустилась, как цветок, до конца и не распустилась, как падшая. Не произошло этого, потому что самоконтроль был жесточайший.

— Лариса Ивановна, а может, вы слишком в себе сомневались, может, вы с этим переборщили?

— Опять же, кто это знает! Если бы я во имя того, чтобы только быть на экране и только бы играть роли, открывала бы свою грудь, шла вперед и растаптывала вокруг все что можно, и меня бы топтали тоже, понимаете? И я бы достигала чего-то, каких-то вершин… Я этого не совершала, и очень довольна.

Я теперь поняла еще такую вещь: те люди, которые одарены от природы по-настоящему музыкальностью и голосом, — очень легкие люди.

— Это вы про себя?

— Ну, не только про себя, любую певицу сейчас могла бы вам назвать. Какие-то очень красивые, открытые, идущие прямо навстречу жизни.

— Вспоминается Елена Образцова, она такая же была, наверное.

— Да! Понимаете, какая штука — и нету комплексов по поводу того, что кто-то чего-то скажет, отнимет у тебя чего-то. Ну, берите, пожалуйста, господи, не жалко! Понимаете?

— Я-то понимаю, но где же амбиции? У артиста разве не должно быть амбиций?

— К сожалению, теперь вот выясняется, что лично у меня их не было. Причем даже если что-то возникало… Помните, был такой академик Амосов?

— Конечно.

— Он утверждал, что все, что есть амбициозного, тщеславного, — это надо затыкать подальше.

— А может быть, он ошибался?

— А я шла за ним. Мне нравилось, что он так говорит. Тогда он еще был живой и здоровый и бегал в трусах по набережной.

— А мне кажется, что у Андрея Александровича Миронова амбиции как раз были. Правда?

— Это у них семейное, другое дело. А у меня не было поддержки. Папа-то не хотел, чтобы я была артисткой. Мне не на чем было посеять эту амбицию, не было почвы.

— Ну, а как же — через тернии к звездам, то есть на противодействии?

— А зачем? Тебя и так все собаки из-под забора узнают. Мясо бесплатно… ну, не бесплатно, а по блату достаешь вырезку. Из-под полы доставали, приносили — огурцы, помидоры, кофе растворимый, воблу. Тоже по блату английские сапожки: уже все — Голубкина придет — готово! И вот в процессе этого, живя в таком маразматическом состоянии, и понимаешь, что главнее для тебя: цыплят подмосковных домой привезти на лошади или все-таки отказаться от этого и немножечко посмотреть в другую сторону.

— И вы отказывались?

— Конечно! Я думала: откуда это у меня? Вот такое противоядие было, потому что я как-то подспудно доказывала своим родителям, что не такие уж плохие люди эти актеры, про которых в народе ходят всякие слухи, анекдоты и байки разные.

— Но родители должны были вас любить в любом качестве, в любом состоянии.

— Вот сейчас дети кричат: ты меня не любила, чего ж ты меня не научила… Нам в голову не приходило, что мы должны с претензиями подходить к своим родителям и утверждать: вы меня не любите… У нас дома был абсолютно солдатский вариант.

«Зельдин — единственный любовник в моем театре»

— Вот вы и поступили служить в Театр Советской армии!

— Ну, в Театр Советской армии я поступила из-за «Давным-давно». Мне сказали, что меня берут на роль Шурочки Азаровой в театр. Но вот там-то и началась жизнь. Меня взяли на роль, а дали ее только через четыре с половиной года. Я сказала, что ухожу из театра, ну сколько можно! Тогда дали. Я вам должна сказать, что мое счастье заключалось в том, что я до того момента не ушла на дно, не утонула, не утопилась, не повесилась… Как же так, я такая знаменитая, такая вот «Гусарская баллада», на меня везде идут, ходят, смотрят, хотят, чтобы я там им спела, фокусы показала… Почему в театре не понимают, что я такая звезда, а мне 69 рублей выделили в получку. И все время корят меня, что я выпендриваюсь, поскольку вроде звезда — и ролей не дают! Можно же взбеситься от этого.

«Гусарская баллада».

— Примеров очень много. Та же Изольда Извицкая… В фильме «Сорок первый» какой прекрасный дебют, и в 38 лет человека уже нет…

— Вот про что я и говорю. И тут опять же мне этот противовес помогал, что я не улетела в небо со своей звездностью. Если мне здесь не дают, я находила что-то другое. То поеду на кинофестиваль международный, стала ездить за границу очень много. Начальник театра говорил: «Я в Мытищи реже езжу, чем она в Европу». Буквально так. Как-то мы были с театром в Кишиневе, а оттуда я должна была лететь в Париж. Все уже оформили: и документы, и визы, и билеты куплены… А в театре мне заявляют: не поедешь — и все, будешь сидеть целый месяц в Кишиневе. Я по секрету взяла такси, уехала в аэропорт. А там самолет задерживается… И вдруг слышу по радио: «Голубкина Лариса Ивановна, вас ожидает внизу директор Театра Советской армии». Начальник за мной приехал! Я спустилась вниз, говорю: «Зачем вы за мной пришли? Объясните, я не понимаю». И он мне называет фамилию актрисы, которая устроила истерику — так ей не хотелось, чтобы я ехала в Париж. Я засмеялась, говорю: ну, сейчас я позвоню в Москву, узнаю, может, действительно отменилась эта Франция. Позвонила в Москву, а мне сказали: все в порядке. И полетел мой самолет, и я с ним улетела.

А один артист мне вообще не подписывал характеристику, тоже для поездки за границу. Я встала на колени, ну, так, шутя, играя, со смехом. Так он все равно не подписал, представляете?

— Вы обрисовали такой террариум единомышленников. Хотя мне, например, Владимир Зельдин говорил, что ему в вашем театре замечательно живется. Кстати, отмечал вас как одну из своих любимых партнерш.

— Да, и он был моим любимым партнером. Это был единственный любовник в моем театре. Партнер, который старше меня… не буду говорить на сколько. 465 спектаклей мы сыграли с ним вдвоем — «Последний пылко влюбленный», ездили вместе. Это да! Зельдину и правда неплохо жилось. Но его тоже, бывало, судили в театре. И меня судили — за опоздание. Я опоздала на семь минут, проспала, дома на Селезневке. Звонок в дверь, спрашиваю: кто там. А мне завтруппы, молодой человек тогда еще был, отвечает: Лариса Ивановна… а потом такое слово: ну мать-перемать… начинается же спектакль! Я как выскочила, как выпрыгнула! Уже в пятом подъезде была, по-моему, раздетой догола… Играть в тот день надо было «Давным-давно». Спектакль начался с опозданием от силы в 8-10 минут.

— Слава богу, вы живете рядом с театром.

— Ну да. А потом был суд… И весь худсовет, старики, они как на меня накинулись! Я обалдела. Даже наш главный дирижер тоже начал чего-то говорить. Когда они все закончили, я встала, перекрестилась и сказала: господи, какое счастье, что я проспала, — теперь знаю, как вы все действительно ко мне относитесь. И начала каждому говорить: вот вы, например, что я вам сделала такого, что вы меня готовы разорвать? И ко всем так… Вы знаете, какая была тишина мертвая.

— Наверное, вы были знакомы с Людмилой Гурченко?

— Она другая, из другой семьи. Ее папа, только-только дочка родилась, уже гладил Люсю по головке и все время говорил: какая ты у меня будешь знаменитая.

— Просто у нее был такой же дебют замечательный, как и у вас, в «Карнавальной ночи», тоже у Рязанова. Потом провал, на пятнадцать лет практически…

— Не верьте этому провалу! Эта девушка почти никогда не была в простое. Если бы я вела себя точно так же, как Людмила Гурченко, то есть напористо и амбициозно… Даже вот эта история с козой. Она козу играла… Утвердили же меня сначала на эту козу. А Люся сказала: будут тут всякие из театров приходить — у нас есть свои киноактеры. Вот и все. И если бы я так себя вела, может быть, я чего-то там надыбала больше. Но я подумала: ну, раз мне бог послал вот такое, значит, так тому и быть. А с другой стороны, вот сейчас записывала программу «Романтика романса». Так вот сегодня чувствую — энергии и осмысленности того, что я в этой программе делаю, у меня не занимать.

— Безусловно!

— И люди не скажут — тут я уверена! — чего эта «бабушка русской революции» там вертится на сцене. А скажут — молодец. А кто не скажет, тот просто завидует.

«Когда твой муж такой артист, то тут сиди и молчи»

— Вы вот рассказываете про свою жизнь в театре — я понял, что она у вас была, мягко говоря, непростая…

— Была и продолжает такой же быть.

— А вот у Андрея Александровича, кажется, совсем по-другому было. Такое впечатление, что его там все любили, что Плучек его любил, и женщины его все любили, и дружба была…

— Давайте так — с женщинами покончим. Женщины все сошли с ума, пристроились к Миронову и просто все знаменитые стали в те 27 лет, что его нет. Поди проверь… Но дело не в этом. Андрею было очень сложно, гораздо сложнее, чем мне, потому что он был сын Мироновой и Менакера. «Ну, конечно же, его устроили родители, — говорили все. — Плучек же дружит с родителями». Сначала было так.

Я помню его с 23 лет, когда мы собирались актерской компанией, пели, играли на гитаре… Андрюша рта не раскрывал, не пел. Он первый раз показал себя в «Интервенции», а потом в «Клопе». А по-настоящему запел на экране в «Бриллиантовой руке», когда ему уже было 28 лет, после чего все поняли, что лучше всем заткнуться, а он пусть попоет. А вот насчет тщеславия — да, это у него было обязательно. Но… Там было одно «но». Ему очень хотелось, чтобы говорили приятные слова, когда он сыграет что-то на сцене: «Молодец, Андрюшка, хорошо сыграл!» В жизни никто ему в этом смысле ничего хорошего не говорил. Помню, в «Горе от ума» он играл… Дома, куда пришли друзья после спектакля, все сидят, молчат, ничего не говорят. И только один Гриша Горин: «Случай, Андрюш, какой ты молодец! Такое впечатление, что откуда-то приехал шикарный гастролер в такой провинциальный театр». Вот такой комплимент он ему отвесил. А как он играл Лопахина — хоть бы кто-нибудь один раз ему что-нибудь доброе сказал. Я считаю, что это был лучший Лопахин — сколько уж я их перевидела. Дело в том, что все амбиции у него от мамы были заложены. У Андрюши вообще, кроме мамы, рядом никого не было: Мария Владимировна Миронова — и все тут.

— Так это настоящая еврейская мама, что вы хотите!

— Ну, она не еврейская, папа еврейский у нас был. Но Мария Владимировна переняла все «до копейки» от Александра Семеновича, даже такой специфический еврейский юмор… Я никогда не забуду: один из первых обедов, куда меня пригласили к Мироновым. Мария Владимировна чего-то там готовила (она очень хорошо готовила!)… Потом все поставила на стол и: «Ну, евреи, идите к столу!»

— Ну, а вы-то Миронову говорили комплименты или только правду-матку типа: «Сегодня ты играл плохо…»

— Знаете, я вообще не представляла, как может быть такое — муж артист. Но когда твой муж такой артист, то тут сиди и молчи. И радуйся, что тебе повезло.

— А как же вы с ним решили пожениться? Это была любовь, страсть или вы все раскладывали на весах?

— Когда тебе уже чуть ли не четвертый раз по жизни, с молодых лет, делают предложение… Это должно было случиться. Еще мне папа сказал: «Запомни, Андрей — это твой». Отец мой, понимаете?!

— И как вам сейчас видятся эти четырнадцать лет с Мироновым?

— Слушайте, уже 27 лет после этого прошло, я уже должна быть в маразме. Что было, то было…

— И вы вошли в компанию Андрея Александровича, где были Горин, Захаров, Ширвиндт. Как скоро вы стали там своей? Или уже были?

— Я была не такая, я другая была. Они говорили, что воспитают меня, как Бабу-ягу в собственном коллективе. Вот так и воспитывали. Ведь первое время, когда Шура говорил матерные слова, я плакала. Они говорили: «Ничего, мы ее приучим». А Люба Горина мне подсказывала, как себя вести. Говорит: не обращай внимания, делай вид, что не слышишь, иначе сочтут, что ты ханжа. И Люба Горина привыкла, и я привыкла.

— И сами на этом «великом и могучем» тоже начали разговаривать?

— Нет. Вот, например, Людмила Гурченко, когда говорила, у нее это так талантливо и ловко получалось. Мне с этим не повезло.

«Я сама»

— Миронов все-таки был сложным человеком. Насколько безоблачными были ваши отношения?

— Облачные — безоблачные… Он меня не бил, точно. Не устраивал истерик, точно. Не успели за 14 лет. Как раз наоборот, у нас складывались уже такие отношения, что чем дальше в лес, тем больше дров, в смысле, что тем лучше мы пристраивались друг к другу, все больше и больше привыкали, больше и больше любили… Мы взрослели в отношениях. И взрослость становилась более крепкой, устойчивой…

— Но сыграли вы вместе только в одном фильме — «Трое в лодке, не считая собаки». Это было одно сплошное веселое хулиганство, да?

— Очень мило мы там время проводили, было здорово. Но это 1978 год, который потом оказался таким тяжелым для Андрея. Он уже уехал в Ташкент, и у него там случилось первое кровоизлияние. Я туда поехала, целый день была с ним в больнице. Но никто из московских врачей не приехал. Я так и не поняла, что это было с ним. Он лежал в ташкентской правительственной больнице, врачи сказали, что у него менингит и там, где было кровоизлияние, порвался сосуд, образовалась пробка. И вот эта пробка прожила девять лет. А через девять лет он умер в Риге прямо на сцене.

«Трое в лодке, не считая собаки».

— Я помню, вскоре после смерти Андрея Миронова вы сказали в телевизионном интервью: «Ну да, некому теперь и гвоздя забить». Так просто и без слез.

— Неужели я так сказала? Понимаете, для посторонних людей лучше, наверное, чтобы я бросилась с 12-го этажа, либо рвала на себе волосы до конца жизни, или устраивала истерику при всем честном народе. Если она не плачет, всего этого не делает — видать, она его не любит. Даже Мария Владимировна… После Андрюшиного ухода я стала раз в неделю, в две, в месяц приглашать к себе тех же людей, которые приходили. Ну, день Андрея… Мария Владимировна сказала — развлекается вдова. Мне как-то странно было такое услышать, я все отменила. Когда отменила, она сказала — ну, выдохлась вдова. И я поняла: угомонись, никому ничем не угодишь, живи, как ты живешь и чувствуешь.

— А ведь замуж вы больше не вышли?

— Нет, конечно, вы что, господь с вами. У меня вообще никогда не было патологического подхода к слову «замужество», даже с молодых лет. Не было такой проблемы, что меня не возьмут, я постарею. Правда, я сейчас не кокетничаю. «Гусарская баллада» на меня так подействовала хорошо.

— А с Машей, дочкой, какие у вас отношения? Они менялись со временем?

— Да, менялись. Когда Андрюша умер, Маша мне заменила Андрюшу. Она ведь точно такая же: что ни скажешь, все смешно. Конечно, большая ответственность была, когда она вышла замуж. Сразу повзрослела, все-таки двое детей. Разговаривая со мной, вы можете подумать, что я крепкий орех… Нет, просто я поняла, и Маша в этом на меня похожа очень, — не просить о помощи. Она такая же: «Не надо, мама, я сама». Но к внукам своим… Вот Настя катается на коньках, а я бегаю с блинами с начинкой где-то в кустах.

— А что такое одиночество, Лариса Ивановна?

— Сейчас очень модно говорить про одиночество. Вы будете смеяться, но с точки зрения обывателя я очень одинока. Не считая того, что я выхожу на сцену, а там полторы тысячи зрителей сидит. Одиноко мне?

— Но потом вы сходите со сцены и идете домой…

— И иду враскоряку домой, чтоб меня никто не трогал, — попить чайку и лечь спать, вот и все. А сколько в горах я ходила — только одна. Один раз со мной поехала моя приятельница, и после этого мы с ней вместе уже не ходили. Я поняла, что не могу в паре. Когда ты идешь в гору целенаправленно, какие разговоры могут быть? Не может быть разговоров. Пять лет назад я была в Швейцарии и там за 17 дней ни слова не произнесла. Кроме разве что просьбы в ресторане, чтобы мне рыбу подали.

— И получали кайф от одиночества?

— Ой, вы знаете, даже при том, что женщина не очень-то большой мыслитель, когда она ходит в горах — кое-какие мыслишки возникают...